Исповедания веры на Востоке во времена Вселенских Соборов не назывались символами; такого названия мы не встречаем ни у отцов Церкви, ни у церковных писателей. Они именовались проповедью апостольской (to άποστολν κήρυγμα), преданием апостольским (ή παρά δοσις αποστολή), просто верою (π'ιστις). Термин «символ» впервые вошел в употребление на Западе, у латино-язычных христиан. Так, он встречается в трудах святого Амвросия Медиоланского.

В IV веке, в связи с распространением арианства, предстоятели христианских Церквей провели первый в истории Вселенский Собор в Никее и выработали там единое, обязательное для всей Христовой Церкви, правило веры (κανών της πίστεως; regula fidei), получившее наименование Никейского Символа, являющегося по существу христологическим: с его принятием окончился трехсотлетний период поисков и разногласий в учении о Христе как Сыне Божием, Единосущном Отцу. На Втором Вселенском Соборе Символ был дополнен, обрел новую редакцию, а впоследствии и имя—Никео-Царе-градский. Его принятие имеет непреходящее для истории Церкви значение, ибо все последующие Вселенские Соборы прежде всего на этой основе утверждали свои постановления.

Мысль о необходимости Вселенских Соборов изначально была присуща церковному сознанию, и с середины II века все важные вопросы решаются на них. Заседание Первого Вселенского Собора началось 14 июня, по свидетельству Созамена, в день воскресный. Первой выступила партия строгих ариан со своей догматической платформой, так как это она нарушила церковный мир и из-за нее был созван Собор. Евсевий Никомидийский, как представитель партии ариан, изложил письменно свое вероучение в виде символа (πίστεως διδασκαλία), который был отвергнут отцами Собора. До нас этот символ не дошел, но можно предположить, что он заключал в себе все радикальные формулы арианства. Отвергнув арианский символ, отцы Собора приступили к изложению основ учения веры, которое соответствовало бы истине и отражало догматическое веросознание Церкви. Однако богословские прения по поводу Библейских выражений, свидетельствующих о равенстве Сына с Отцом, не дали результатов. Ариане не хотели признать онтологическое равенство Отца и Сына, понимая его в особом нравственном смысле: Сын заслужил право именоваться Богом, Он пребывает в Отце, как и все мы в Нем живем, движемся и существуем (Деян. 17,28), Он—сияние славы и образ Ипостаси Отца (Евр.1,3), как и всякий человек, есть «образ и слава Божия» (1 Кор. 11,7). Видимость победы обернулась внезапным поражением ариан: отцами Собора был предложен небиблейский термин «ομοούσιος» и вслед за ним термин «έκτήςοΰσίας Πατρός». Ариане нашли в этих терминах свое поражение, православные епископы нашли в них то, что искали до сих пор безуспешно.

О деяниях Никейского Собора есть свидетельства святого Афанасия Великого и Евсевия Кесарийского. По Евсевию, основные догматические положения Никейского Символа изложены императором Константином Великим, и в основу его лег Символ Кесарийский. Окончательно не выяснено, что представлял из себя Кесарийский Символ, предложенный Евсевием. В.Болотов, И.Чельцов и А.Иванцов-Платонов считают его Символом поместной Кесарийской Церкви, А.Лебедев и А.Горский—собственным сочинением Евсевия, а проф. А.Спасский—крещальным Символом Кесарии, но не в чистом виде, а дополненным и развитым Евсевием Кесарийским. Есть основания придерживаться мнения проф.Спасского. Символ Евсевия был составлен с учетом разноречивых требований собравшихся. В нем содержались выражения из сочинений Оригена, почитатели которого составляли большинство Собора. Устраивал он и строгих ариан, так как означал прикровенный протест против термина «единосущный». Константин Великий одобрил Символ, прочитанный Евсевием, но, к крайнему огорчению ариан и сочувствующих им, предложил дополнить его одним словом, которое перечеркивало все творчество Евсевия—термином «единосущный». Возражения против «ομοούσιος» были и после выступления императора, но они носили мягкий, уступчивый характер.

Члены Собора постановили не только внести в Символ термин «единосущный», но и дать ему новую редакцию. Символ, составленный Никейскими отцами, не имел ничего общего с двусмысленным вероизложением Евсевия, от которого осталась лишь форма. По авторитетному заявлению проф. Лебедева, Символ в наиболее древней редакции сохранился в приложении к сочинению святого Афанасия «Об определениях Никейского Собора». Под текстом Никейского Символа отцы Собора поставили подписи, засвидетельствовав свое единодушное согласие с принятым текстом.

В 381 г. Феодосий Великий собрал в Константинополе Второй Вселенский Собор. По свидетельству историков Сократа и Созомена, Собор был созван с целью утвердить Никейский Символ и избрать епископа на Константинопольскую кафедру. Как образец вероизло-жения, Никейский Символ оставался неприкосновенным, однако богословская полемика, обострившаяся в посленикейский период, потребовала догматической доработки его. Так, устранение из Никейского Символа выражения «из сущности Отца» не только не искажало его, но, по словам проф.Спасского, означало, напротив, «...догматический прогресс в области богословия о Сыне Божием». Таким образом, положения Никейского Символа в Константинопольской редакции обрели стройную догматическую систему.

Отстаивая истинный взгляд Церкви на Третье Лицо Пресвятой Троицы, защитники православия подготовили конкретный богословский материал для раскрытия догмата учения Церкви о Святом Духе. Несмотря на то что терминология Константинопольского Символа в учении о Духе Святом заимствована из Священного Писания, из символов Поместных церквей и из творений Великих Каппадокийцев, «общая их композиция и стилистическая обработка делает эту часть Константинопольского Символа совершенно оригинальным явлением в области символьного творчества того времени, не имеющим себе нигде аналогий».

Фраза «το έκπορεύομενον» («Иже от Отца исходящаго») поставлена в Константинопольском Символе в прямую параллель с выражением «τον έκ του Πατρός γεννηθέντα» (Иже от Отца рожденнаго) в Никейском Символе с целью подчеркнуть тождество отношений Духа Святого и Сына к Отцу, что и позволило избежать повторения термина в отношении к Духу Святому. Последующие слова Константинопольского Символа «со Отцем и Сыном спокланяема и сславима» еще более подтверждают равенство в Божественном достоинстве всех Трех Лиц Пресвятой Троицы.