Наши духовные школы потеряли верного священнослужителя, талантливого профессора и любимого наставника; семья его потеряла сына, мужа и отца.

Смерть... Какое страшное слово! Мы это всегда понимаем умом, но когда она касается нас или наших близких, начинаем понимать и сердцем. Смерть—это что-то неестественное, что страшит наше естество, с чем не может согласиться наш рассудок. Сам Христос оплакивал смерть своего друга Лазаря.

Смерть—зло. Перед лицом зла всякое успокоение беспомощно; тут приличиствует молчание. Во время страданий Христос молчал. Многострадальный Иов отверг своих благонамеренных утешителей. «Мог бы я так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей... Как же вы хотите утешать меня пустым? В ваших ответах остается одна ложь» (Иов. 16,4; 21,34).

Смерть—это ужасный и до слез мучительный соблазн в нашей вере. Бывают дни, когда даже тем, чья вера очень крепка, кажется, что Бог далеко. Бывают моменты, когда Он так далек, что кажется, что Он отсутствует. Можно было бы даже сказать, что Он пренебрегает нами. Но Он послал нам Своего Сына...

Христианская вера не есть удобный и успокаивающий ответ; это надежда, это динамизм, направленный на сверхвременное и сверхпространственное, залогом чему является воскресение Христа; это полет к Абсолюту, который является самим определением Бога. Вслед за Христом, Которого апостол Павел называет «первенцем из мертвых» и Который сказал: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. 11,25), мы надеемся «пережить», т.е. жить дальше; но нужно перейти через смерть.

Благодаря Христу, мы знаем (хотя внешне это и незаметно), что мир не погибнет. Благодаря Ему христиане, в конечном счете,—единственные, кто верит в жизнь, в окончательное ее торжество.

Смерть есть абсурд. Мы должны признать, что в кресте Христовом наконец преодолевается абсурд. Если Христос есть человек в самом высшем значении этого слова («Се Человек»,—говорит Пилат, представляя Его связанного толпе), то это значит, что на кресте Он меряется силой с грехом, с ненавистью и смертью. Он борется с абсурдом и торжествует над ним, давая ему смысл. «Мужайтесь: Я победил мир»,—говорит Он апостолам (Ин. 16,33). И христианская надежда, если она обращена к будущему веку, основывается на кресте. Что делает ее возможной? Не сознание ли того, что этот Человек, в Котором мы признаем Самого Бога, разделил с нами нашу нищету и нашу смерть, позволив нашему к Нему презрению пригвоздить Его ко кресту?

Пусть в эти минуты прощания, в минуты скорби и печали наша христианская вера будет для нас и надеждой, которую, молясь об усопшем, возложим на Господа, ибо Он «смертию смерть попрал и сущим во гробех живот даровал». Аминь.